Итак, начну все по порядку. Болеть коронавирусом я вовсе не собиралась. Ходила в магазины без маски. Съездила в отпуск в Анапу, где толпы отдыхающих и не помышляют о возможности подхватить коварный вирус (кто угодно, но не я — так думает большинство). Скептически относилась к прививкам.

Все изменилось буквально за несколько дней, когда я реально поняла, что ковид — штука реально опасная и жуткая. Чем он коварен: не сразу понимаешь, что происходит. Кажется, что у тебя обычное ОРЗ.

Начинаешь лечиться домашними средствами, как обычно, а результата нет.

Температура не сбивается, болит голова, озноб, пропадают вкусовые ощущения и обоняние, а на душе на редкость тревожное и гнетущее состояние.

Мой совет тем, кто все-таки заболел – каким бы противником больничного лежания вы ни были, лучше все же решиться на госпитализацию. Вирус развивается стремительно, счет идет на часы: за несколько дней он может просто «сожрать» ваши легкие (так было с соседом с нашего подъезда – энергичный молодой мужчина «сгорел» за несколько дней).

После того, как КТ показала, что у меня поражение легких 20 и 25 %, меня прямиком привезли в Просницкий ковидный госпиталь. Дело было вечером, и принимающий меня доктор поинтересовалась, прививалась я или нет.

Услышав отрицательный ответ, сказала: «А зря, помирает народ…». Уже на следующий день с утра начались капельницы, уколы, сильные таблетки и состояние заметно улучшилось.

Ушли головная боль и температура, осталась только слабость и какая-то апатия ко всему.

Через несколько дней нас с соседкой, как и остальных больных («красную зону» в Проснице закрыли в плановом порядке) перевели в Ганинский инфекционный госпиталь. Мы поначалу ворчали, были недовольны, но впоследствии выяснилось, что беспокоились мы зря: ганинские врачи и весь медперсонал творили настоящие чудеса, вытаскивая пациентов из цепких лап коварной «короны».

Отдельный разговор – о персонале больницы. Люди позитивные, открытые. Постоянно подбадривают пациентов, шутят. Хочешь, не хочешь – а улыбнешься. Работая здесь, рискуют, конечно. Но спасают прививки и антиковидная экипировка.

Трудятся по-ударному. Палаты переполнены, кое-где лежит по 8 человек. Больных привозят круглосуточно, в том числе и ночью на «скорых» и реанимобилях. Только выпишут людей из какой-нибудь палаты – тут же она заполняется вновь. Как конвейер. Привозят порой целыми семьями – обычно из районов. Медсестры виртуозно ставят капельницы, делают уколы, буквально возвращая заболевших к жизни. 

Не сидят на месте и санитары (молодые мужчины). Моют палаты по нескольку раз в день, протирают везде пыль, кварцуют, привозят еду.

Самое главное для выздоровления – настрой пациента. Не надо унывать, падать духом. Постараться использовать время, которое вырвало тебя из суеты, для того, чтобы подумать  о том, правильно ли ты жил, верно ли расставлял приоритеты, не обидел ли кого зря.

Неплохо бы дать себе некоторые зароки, чтобы выздороветь. Болезнь ведь, говорят, для того и дается, чтобы человек остановился, разобрался в себе самом, прислушался. Произвел, как сейчас говорят, перезагрузку.

 Что еще спасало меня? Помимо, конечно же, медицины, книги.

Самое радостное в больнице – это выписка. Крылья вырастают за спиной, и ты готов начать жизнь с чистого листа, правильно и без ошибок. 

Молодой врач – стажер Юлия Андреевна, которая относится к больным, как родная мама, дает мне последние наставления по поводу того, как долечиваться: ковид-то ушел, а воспаление еще осталось. Смотрю на нее благоговейно и думаю: «Ангел-спаситель во плоти!»

Вызываю такси к КПП Ганинской больницы – не тут-то было. Не любят таксисты, как выяснилось, сюда ездить, опасаются. Наконец, с пятой попытки приехал водитель на красной иномарке и пригасил располагаться поудобнее, обещав довезти к самому подъезду.

Едем по объездной, вокруг красота осенней природы необыкновенная. Говорю об этом таксисту, а он мне в ответ: «Природа как природа, ничего особенного, как всегда». А для меня все по-другому, потому как ценишь вдвойне то, что мог потерять.

Жизнь наша, как выяснилось, весьма хрупкая штука и  не всегда зависит только от нас. Цените жизнь.

Дневник ковидника в госпитале, часть 1. Как лечат людей и все ли так плохо, как говорят?

Инсайд от студента КГМУ из «красной зоны»: «Как-то за 11 дней получил 120 тысяч»

Стажер инфекционки о том, сколько человек умирает на самом деле, как относятся к VIP-пациентам и от чего плачут медсестры

«Мне запомнилось, как мы транспортировали труп очень большой женщины — 170 килограммов.

Клали вшестером», — делится подробностями своей работы студент КГМУ, который во время пандемии пошел работать медбратом в «ковидный» госпиталь.

О своих заработках, сменах по 6 часов в душном костюме и инфекции, от которой «можно умереть неожиданно», он рассказал «БИЗНЕС Online».

Нашему герою 23 года, он студент КГМУ. В медицину пошел по зову своего деда, который мечтал, чтобы внук стал представителем благородной профессии (на фото не он)

Нашему герою 23 года, он студент КГМУ. В медицину пошел по зову своего деда, который мечтал, чтобы внук стал представителем благородной профессии.

После первого семестра четвертого курса студенты медуниверситета могут получить сертификат медбрата или медсестры и устроиться в стационар. Мотивация простая: отрабатываешь год, и тебе дают дополнительные баллы для поступления в бюджетную ординатуру.

Сертификат наш собеседник получил в марте, как раз перед разгаром пандемии коронавируса. Но сразу устроиться в «ковид»-госпиталь ему не удалось — не брали из-за отсутствия опыта. Но наш герой не терял надежды: искал объявления на Avito, спрашивал у преподавателей и просто приезжал в больницы.

За полтора месяца он объездил больше 15 заведений, пока не получил долгожданный ответ: «Вы приняты!»

В «ковид»-госпиталях инсайдер работает с лета. Начинал санитаром в реанимации в одной из районных больниц, когда не было других свободных вакансий. Параллельно работал медбратом в «нековидной» больнице. График — сутки через двое. А сейчас трудится медбратом в новом корпусе РКИБ.

«Когда я захожу в боксы, стараюсь побеседовать с пациентами, узнать анамнез, расспросить, подготовить себя. Это подготовка к моему будущему. Считаю, что врач должен пройти все этапы»

• Зачем я работаю? Хочу убить несколько зайцев. Когда я захожу в боксы, стараюсь побеседовать с пациентами, узнать анамнез, расспросить, подготовить себя. Это подготовка к моему будущему. Считаю, что врач должен пройти все этапы. Быть санитаром, потом медбратом, если он пройдет все этапы — будет знать, как это работает.
• Естественно, денежная составляющая тоже важна. Как-то за 11 рабочих дней я получил около 120 тыс. рублей. Деньги хорошие. Я купил себе айфон. Родители взяли квартиру — туда деньги отдал. Сейчас 100 тыс. рублей у меня лежит в резерве. 
• Сегодня правила изменились, выплаты урезали. Случай был такой в городской больнице. Парень пришел санитаром, он поработал четыре часа, понял, что это не его. Ушел, и ему 25 тыс. рублей выплатили, потому что положено было по закону. Тогда такой закон был, хоть ты час отработал, тебе дадут федеральные выплаты. А сейчас зарплата зависит от количества отработанных смен. Чем больше сотрудник трудится, тем больше получает. Некоторые медсестры работают сутки через сутки, через двое. Много работают, но и много зарабатывают.
• В РКИБ я перешел из-за хороших выплат. Плюс новая красивая больница. Заполнил анкету, перезвонили через две недели. Собрал пакет документов и пошел к старшей медсестре. Чтобы устроиться, нужен сертификат медбрата, паспорт, ИНН. Ничего больше.
• Летом я работал в двух больницах, и это занимало все мое свободное время. Бывало, что трудился двое суток подряд. Времени стало меньше для прогулок, друзья зовут, а ты все время уделяешь работе.

«Летом в одноразовом защитном костюме, когда на улице было плюс 25, — это что-то. Мы работали по четыре часа»

• В реанимации работают в основном мужчины, потому что там тяжело. Не посидишь — тяжелые больные. У кого сатурация начнет падать, кто в туалет захочет, кто кричит. Женщины если там работают, они все боевые. Стаж идет 1 год за 1,5. 
• Летом в одноразовом защитном костюме, когда на улице было плюс 25, — это что-то. Мы работали по четыре часа. Я надел костюм, через два часа с меня просто все стекало. Когда в первый раз надел, подумал: я же сейчас задохнусь, не смогу больше 25 минут в этом продержаться. Уже продумывал в голове план — срывать как-то, уходить куда-то, убегать.
• В городской больнице были выделены две медсестры, которые занимались только тем, что помогали другим с костюмами. Несколько недель назад я проезжал мимо, заглянул в окошко, и эти же люди все так же помогают надевать костюмы. В других местах сотрудники надевают их сами.
• В первые смены я говорил медсестре: «Вот здесь еще перемотайте, дырочка осталась». Сначала респиратор, потом маска сверху, и ты вот так ходишь, в костюме. И стараешься еще от пациентов на расстоянии держаться. У меня такое состояние было в течение первых 7–10 смен — держаться как можно подальше. Я старался не ездить домой вообще, чтобы не привезти инфекцию. Спишь – работаешь, спишь – работаешь. И отдыхаешь иногда.
• Сейчас все относятся спокойно. Медики же как думают: «Мы все переболели». В РКИБ персонал от усталости очки на лоб надевает.
• В итоге и я переболел. У меня была температура 37, два дня такое состояние. Не знал, куда себя деть. Вроде и таблетку выпил, а температура не спадала. Выпил еще одну таблетку «Парацетамола» и пошел на работу. Через несколько дней сдал анализ, оказалось, что у меня есть антитела.

• Т. к. я студент, сейчас работаю 2 раза в неделю. На сутках прихожу на работу в 9 утра. У меня есть два варианта: зайти в «красную зону» или остаться на посту. Это абсолютно рандомно. Медсестра назначает старшую по смене, и последняя уже распределяет. Если я остаюсь на посту, то там в основном документация — оформить истории болезней, посмотреть назначения, разложить таблетки, расписаться, приклеить анализы, все сверить. Очень много бумажной работы. Где-то в три часа дня я могу зайти в «красную зону». Там измеряю давление, пульс, сатурацию и записываю это на листочки.
• Пока находишься в «красной зоне», тебе из «чистой зоны» подкидывают работу. Мы с собой берем телефоны, кто-то в чехлах, кто-то без. Я лично без чехла, мне нормально, потом «чищу» его под ультрафиолетом. И при выходе несколько раз обрабатываю спиртом.
• Работаешь целые сутки без отдыха, а потом идешь как зомби на пары. На них сидишь, немножко кемаришь, и потом ты приходишь, дистанционно слушаешь лекции дома и почти до самого утра спишь. 
• Когда возвращаюсь домой, либо сразу падаю и сплю, либо захожу сначала в душ, ем, и потом все равно меня через два часа вырубит. Сплю после смены часов 6–8. Просыпаюсь вечером и думаю: еще поспать надо.

«Вакцину от коронавируса делать не предлагали, от гриппа я тоже не делал. Вакцина должна пройти испытания в течение 3–5 лет. А тут хоп, и уже три вакцины сразу готово. Не внушает доверия»

• Был один пациент — дедушка. Он постоянно говорил, что боится умереть. Хотя сатурация у него была хорошая. Он мог разговаривать, все было нормально. Через полтора дня я пришел, а мне говорят, что он умер. Думаю, что он запрограммировал себя, поэтому так случилось. Это такая инфекция, что человек может неожиданно умереть.
• Мне запомнилось, как мы транспортировали труп очень большой женщины — 170 килограммов. Клали вшестером. Бывает, пациент не вмещается в черный пакет. Приходится резать, он 2 м всего в длину.
• Пациенты — в основном те, кому за 50 лет. Но сейчас очень много беременных. Если у них подтверждается мазок, их оставляют. Если нет, то выписывают. В РКИБ говорят, что есть тенденция — много беременных заболевает.
• Когда я работал в стационаре, видел у ВИЧ-инфицированного пациента сатурацию 70–80. Его перевезли срочно в реанимацию, он буквально был весь синий, задыхался. У него сатурация опустилась до 27 или 30. Его быстренько подключили и вытащили. Он выжил.
• Среди больных вообще часто встречаются ВИЧ-инфицированные. Потому что их вообще много в России. По правилам их нельзя обособлять, но при работе в истории пишется маркировка B20. Чтобы с кровью были аккуратнее.
• Вакцину от коронавируса делать не предлагали, от гриппа я тоже не делал. Вакцина должна пройти испытания в течение 3–-5 лет. А тут хоп, и уже три вакцины сразу готово. Не внушает доверия.

«Все сотрудники знают, что статистика [по коронавирусу] занижена, она ненастоящая, подредактированная. Все знают, но никто об этом даже не разговаривает»

• Все сотрудники знают, что статистика [по коронавирусу] занижена, она ненастоящая, подредактированная. Все знают, но никто об этом даже не разговаривает.
• На пике пандемии половина тяжелых пациентов, по ощущениям, умирали. Кого-то переводили в палату интенсивной терапии — что-то наподобие реанимации, но проще. Кого-то в отделение могут перевести, но это реже — процентов 15–20. Мало кому становится прямо хорошо после реанимации.
• В районной больнице при мне умирали раз в два дня. Только в РКИБ сейчас, по слухам, умирают 80 человек в неделю. Но инфекционка гораздо больше по размерам — раза в четыре.
• Ни разу не слышал, чтобы в РКИБ кто-то обсуждал трупы. Просто говорят: «О, в реанимацию перевели. Умерла». Я такое слышу почти каждую смену. Бывало, что люди умирали и в отделении. Но нечасто. Только привозят пациента, и за ночь он может умереть. Предполагаю, может, они кислородные маски ночью снимают? Контролировать всех не успеваешь.

• Медсестры говорят, кто из пациентов VIP, это пишут в общем чате. Они не лежат в отдельной комнате с телевизором. Нам могут просто сказать: он от заведующего, к нему нужно пристальное внимание. Я думаю, что это те, за кого замолвили словечко, кто занимает высокие должности, чиновники, родственники медиков или сами врачи. Но я на это не смотрю, все для меня одинаковые, всем назначения одни и те же.
• Врачи работают с утра до 16 часов. Они выполняют назначения, смотрят динамику, поднялась ли температура, работает антибиотик или нет. Что поменять, кому добавить кислород, кого снять с него, кого нужно перевезти в другую больницу. Переводят в госпиталь ветеранов, в 16-ю. Все это они делают до четырех дня и уходят. Затем, ближе к вечеру, приходит дежурный врач. Если состояние пациента ухудшится — поднимется давление или задыхаться начнет, это на плечах дежурного врача.
• Он измеряет артериальное давление, пульс, сатурацию. Проходит по тяжелым пациентам и уходит. Там остается средний медперсонал, он выполняет назначение, различные препараты на ночь вводит. Если что-то случится, вызывают врача, он быстро одевается и заходит.
• Лечат пациентов гормонами — система с «Дексаметазоном», антибиотики, если присоединение какой-то инфекции, «Имипенем», «Цефтриаксон», натрия тиосульфат. Гепатопротекторы «Гептор», всем «Гепарин», «Эноксапарин», потому что кровь при COVID-19 сгущается. Отхаркивающие муколитики — АЦЦ, «Амброксол». Много людей с сердечной патологией, им назначают «Бисопролол», «Метопролол».
• Много очень людей с сахарным диабетом. Это 9-й стол, они не могут употреблять пищу, которую едим мы. Побочный эффект гормонов — повышение сахара в крови. Потому что мы не знаем, как лечить этот вирус [по-другому]. Применяется «Фавипиравир». У него эффективность вроде бы доказана, летом использовали противомалярийные средства — в городской больнице. Стандартизировано там было 4–5 назначений — это «Гепарин», «Гидроксихлорохин», антибиотик и еще что-то. Всем подряд одно и то же.
• В пик — в середине октября — отделения РКИБ были переполнены, ставили четвертую койку в бокс. Всего в одном отделении 20 боксов. Тогда отдохнуть нельзя было.

«Врачи — интеллигенция. А медсестры проще, много ругаются. Не знаю из-за чего: «Вот ты это не сделала, почему я должна?» Такое ребячество»

• Врачи — интеллигенция. А медсестры проще, много ругаются. Не знаю из-за чего: «Вот ты это не сделала, почему я должна?» Такое ребячество.
• Девчонки постоянно жалуются. Иногда плачут. Потому что невозможно так работать, пытались обсудить, чтобы разрешили только по четыре часа находиться в «красной зоне», а не по 6, но не получилось. На предыдущих местах работы — в других «ковид»-госпиталях — было все фиксировано. Я захожу в 10:05, и все, мне нужно четыре часа просто потерпеть. Терплю, времени 10 минут остается до конца, я уже готов, на низком старте. Выхожу, снимаю СИЗ, выкидываю и иду в «чистую зону».
• В РКИБ нет зон отдыха. Это минус. Там приходится отдыхать на каких-то кушетках, кроватках маленьких, стульях. Я считаю, можно было бы выделить одну-две комнаты в отделении, некоторые даже закрыты. Можно было бы сделать две комнаты. Семь лежачих мест, то есть семеро отдыхают, пятеро работают.
• На предыдущем месте работы в «ковид»-госпитале мы реально четыре часа работали и четыре отдыхали. Такая возможность там была, а в РКИБ нет условий. Есть столовая маленькая, где ты можешь поесть. Отдохнуть можешь там, где переодеваешься. Поспишь там один часик… Нам сначала говорили, что вообще никто не должен спать. Но потом предложили компромисс, и один из вышестоящих сотрудников сказал: «Я понимаю, это вообще нереально, отдыхайте по очереди».
• Обстановка в коллективе не всегда спокойная, все нервничают, могут ругаться. Но сейчас стало лучше. Летом и особенно осенью был самый разгар пандемии. Немножко понервничал я тогда. Но прежде всего от того, что боялся увезти инфекцию к родным.
• Я замечаю, что начинаю лысеть. И кожа портится. Похудел на 3 килограмма. Врачи, которые переболели ковидом, на фоне приема токсичного противомалярийного средства «Гидроксихлорохин» (им лечат ковид) рассказывали, что у них волосы клочками стали выпадать. Но потом прошло.
• Желание бросить все наступает, когда перегораешь. В таких случаях нужны хотя бы двухнедельные отпуска. Поработал два месяца — надо отдохнуть. Думаю, что я уже перегорел. Иногда возникает мысль, что больше не могу.

Нашли ошибку в тексте? Выделите ее и нажмите Ctrl + Enter

«Мне говорили: ну и зачем тебе это надо?» В 58 лет Елена стала санитаркой ковидного госпиталя

В Саратове 58-летняя парикмахер Елена Бондаренко во время пандемии устроилась санитаркой в ковидный госпиталь. Она дважды переболела коронавирусной инфекцией, но продолжает ухаживать за пациентами в «красной зоне».

Идем мы с больным, а он спрашивает: в какую палату меня положат? Особенно, если муж с женой поступили. Или познакомились люди во время госпитализации. Задают вопрос: а нас вместе нельзя? Да все можно, если бы места были! А они забиты все время! 

Иной раз бывает, что привозят мужчину — на вид бодрого. А приходишь на следующую смену — его пакет с вещами уже в кварцевой обрабатывается, на отдачу родственникам. А самого пациента уже нет с нами. 

Это, конечно, удар страшный. Сначала, когда я приходила с очередного дежурства, то все время плакала. Особенно, когда выходишь из госпиталя, смотришь на небо, на снег. И понимаешь, что тот человек уже никогда этого не увидит. Он же хотел выздороветь, а в итоге умер.

В троллейбус заходишь, чтобы домой ехать, а там я да еще какая-нибудь пенсионерка в маске. А остальные все — «герои». Без масок. Я в маске сижу, слезы под нее текут. И думаю: сегодня ты — «герой», а завтра будешь просить докторов, чтобы они спасли. Будешь гадать — выживешь или нет. Разве можно так к этому относиться?

И не говорю о таких простых людях, как мы. Из правительства, из артистов сколько было случаев? Ушел человек и нет его. А так бы еще пожил, сделал что-то. Так что обстановка сейчас такая, что лучше послушаться. Не велик труд — надеть маску и перчатки.

Многие этого не понимают, но мы сейчас живем в аду. Когда везешь пациента в реанимацию, то слышишь эти нечеловеческие стоны. Я раньше не могла подумать, что человек может издавать такие звуки. Люди пытаются выжить. Это невыносимо. Надо помнить об этом, в том числе и тем «героям», которые по каким-то причинам игнорируют средства защиты. И надеяться, что однажды мы сумеем побороть эту заразу.

О работе в «красной зоне»

Работаю в приемном отделении ковидного госпиталя. Я принимаю больных. Одежду меняю, в тапочки переобуваю. Потому что человек становится беспомощным, пока он под кислородом.

Мы работаем сутками. Четыре часа работаем, четыре — отдыхаем. У нас одна молоденькая медсестра спрашивала у санитарок: а почему вы на интервал в шесть часов не идете? Дело в том, что у нас все женщины возрастные и нам это было бы сложно. Нужно и в туалет сходить, и попить воды. Подышать свежим воздухом, опять же. 

Мы работаем в полной амуниции. Сначала идет одежда, потом — белый хлопчатобумажный «пекарский костюм» — штаны с рубахой. Затем — комбинезон, одни перчатки, вторые перчатки, бязевые бахилы, одноразовая маска, маска из бязи, одноразовый чепчик. Следом — капюшон, который закрывает щеки. И сверху шлем. 

В этом нужно четыре часа выжить. Невозможно лицо почесать. Вообще до себя дотронуться нельзя. 

У нас в госпитале никто вальяжно не ходит. У всех быстрый шаг. Тишина и движение. Действительно, как космонавты в открытом космосе. Некоторые врачи, которые моложе, иногда договариваются и выходят на шесть часов. Но это те, у кого организм справляется. 

Справка. В Саратовской области заболели ковидом 40 499 человек, умерли 492 пациента, по данным на 20 января 2021 года. 

О врачах

Врачи меня восхищают. Многие приходят сюда из других больниц. И с первого дня ощущение, что они тут всю жизнь были. Госпиталь, как единый организм работает. В фильмах про войну такое показывают — в стрессовой ситуации все объединяются, каждый делает свою работу. Причем так, чтобы не мешать, а только помогать общему делу. 

Когда заканчивается дежурство, я каждый раз говорю врачам и медсестрам «спасибо». Они молодые, но у них личной жизни-то своей нет. Иной раз они на кушетках кое-как пристроятся, чтобы хотя бы глаза ненадолго сомкнуть. Напряжение огромное и ответственность. Я всегда к медикам с уважением относилась, а сейчас они для меня — вообще святые люди. 

Зачем устроилась в ковидный госпиталь

Я проработала парикмахером 40 лет. Из-за карантина наша социальная парикмахерская приостановила работу. Мне пришлось уйти. 

И я подумала: мы же фактически как на войне. Телевизор включать невозможно — страшно слушать и про больных, и про врачей. А ты сидишь, как крыса в норе. Здоровый человек, а сделать ничего не можешь. Куда свои силы приложить? Только в магазин ходить за продуктами? 

Так я решила работать в больнице. Позвонила в министерство здравоохранения области. Там записали мои данные и сказали: «Ждите». И уже минут через 20 звонок: 

— А вы бы не хотели работать в ковид-госпитале? 

— А почему нет? Я когда-то работала в детской инфекционной больнице сестрой-хозяйкой — это, считай, та же санитарка. Знаю, что можно, а что нельзя. 

Страшно ли мне было? Да, страшно. Но куда деваться?

На работу я вышла 4 июня 2020 года. А 14 июля заболела коронавирусом. 

Как болела ковидом

Болезнь была средней тяжести, но даже это так трудно вынести. Мертвому позавидуешь. И восстановление до сих пор идет.

Сначала думала, что просто чего-то холодного попила. Взяла больничный. А потом, когда уже кровью начала кашлять, стало страшно. Меня госпитализировали. Тест показал коронавирусную инфекцию. 

Одно из негативных проявлений инфекции — панические атаки. Мне потом так стыдно было за свое поведение. Так-то я человек очень позитивный. А с коронавирусом четыре дня истерики шли. Что это такое? С чего вдруг?

Был еще случай — просыпаюсь среди ночи, чувствую яркий запах арбуза. А потом смотрю — на меня стены начали падать. И потолок. Прямо как в кино показывают, когда объектив камеры отъезжает. Едва сдержала крик. Люди-то спят вокруг в палатах. 

Я выбежала в коридор — там другой объем помещения, другое освещение, воздух другой. Сижу на кушетке. Медсестра выходит, спрашивает: «Ты чего?» Я говорю: «У меня крыша едет». — «А-а-а, понятно». В итоге я отдышалась, в норму пришла. И такое было несколько раз за время болезни. 

Три недели после выписки я провела на самоизоляции. Это время, когда помыть посуду было подвигом. Стоишь перед раковиной, а с тебя пот ручьями льется. Постепенно пришла в себя и решила, что пора снова выходить на работу. Хотя мне знакомые говорили, мол, уходи оттуда! Но 21 августа я вышла на смену в госпиталь.

Через два месяца опять «заплюсовала». Второй раз я уже перенесла коронавирусную инфекцию бессимптомно. Но одышка до сих пор сохранилась. 

На работе к этому нормально относятся. Мы все переболели ковидом. И начальство все переболело. Если бы руководство стало меня отговаривать возвращаться в госпиталь, то я бы сказала: «А где лучше-то? Ну, поеду я в транспорте, пойду в гипермаркет и точно так же заражусь». 

Так что, пока силы есть я буду работать. И ради себя, и ради пациентов. 

Елена — творческий человек. На этом снимке она с матрёшками, расписанными ею вручную. Кроме того, с благословения священника, она рисует иконы.

Что думают о моей работе близкие

Перед первой сменой в госпитале мы с внуком повидались напоследок. Я не знала, как все сложится. Дочь у меня очень осторожная, семью серьезно оберегает от этого вируса. И внук тоже научен, что обязательно нужны и маска, и перчатки. С тех пор мы общались только по телефону. 

Хорошо никто к этому решению не отнесся. Ведь я в группе риска по возрасту. Говорили: «Ну зачем тебе это надо?» А я отвечала: «Что я буду сидеть дома? Смотришь в зеркало, и как себя воспринимать? Пенсионер беспомощный?»

Я привыкла много двигаться. Когда начался карантин, и приходилось долго сидеть в четырех стенах, каждый поход на улицу становился невыносимым. Выходишь, а ноги не идут. Словно атрофируются. Ориентация в пространстве теряется. 

А теперь я выхожу с работы и знаю, что очередной день прожит не зря. Что-то я сделала нужное. Незаметное, может быть. Но это как звено в одной цепи. Врачи делают свою работу, медсестры — тоже. Но и без нас нельзя.

Врач описала работу в ковидном госпитале

 Luga1news.ruLuga1news.ru

— Екатерина Анатольевна, когда вы приступили к работе в госпитале?

— 21 апреля госпиталь открылся и с этого дня до недавнего времени я там работала.

— С каким настроем вы пришли работать в госпиталь, а с каким закончили? Что-то внутри вас изменилось за это время?

— Настрой, конечно, был боевой вначале. Хотя не скрою, что первое время нам было очень сложно, были вопросы по тактике ведения лечения, так как это новое было заболевание для нас. Сложно было отладить саму работу, лечебный процесс, много было организационных вопросов. Еще у нас был страх перед первым пациентом.

Потому что опыта работы с такими пациентами не было, да и самих пациентов мы еще не видели. Представляете, приезжает скорая, сотрудники скорой все «упакованы» в противочумные костюмы, больные трясутся, мы соответственно тоже. Потом поняли, что это обычные больные, которым требуется лечение.

Когда в конце мая количество пациентов стало увеличиваться, у нас уже было все готово, потому что было время для раскачки, мы уже знали, как лечить и вести пациента, обследования к тому времени были поставлены на поток.

Вышла я с тем, что чувствовала, что работа налажена-отлажена, что проблем не будет, я свой врачебный долг выполнила, оставшиеся врачи все опытные и грамотные.Большой плюс, что я лично с этим встретилась.

Появился опыт ведения новой болезни, для меня это было очень важно с профессиональной точки зрения, было отсмотрено много снимков. Не только я, но и все врачи, что работали с коронавирусными больными теперь являются ковидологами.

— Как справлялись психологически? Насколько вы оказались готовы к работе в новых условиях?

— Психологически там сложно. Но, как мне кажется, я сумела проявить стойкость и упорность. Были конфликты среди коллег, ведь, когда есть неизвестность, то появляется и различие во мнениях. Плюс еще больных с каждым днем становилось все больше, нагрузка возрастала. Хорошо, что сейчас есть мессенджеры, можно всегда позвонить семье, детям, чтобы выговориться.

— Какая атмосфера в коллективе?

— Мы все друг друга раньше знали, тесно общались и до работы в госпитале. За время работы очень сдружились. Могу узнать любого в костюме по глазам или силуэту. Без юмора никуда, находили силы, и на шутки, и на фотосессии.

Под конец заметила, что многие эмоционально выгорели.В свободное время обсуждали вопросы лечения, проблемы работы госпиталя. Еще у нас есть общий чат, в котором мы также ежедневно решаем вопросы, находимся всегда на связи друг с другом.

Я и сейчас продолжаю участвовать в этом чате.

— Была ли поддержка от коллег, не задействованных в борьбе с коронавирусом?

— Поддержка была, она чувствовалась, спасибо им за это. Но были и такие, кто негативно отзывался, говорил, что мы работаем из-за денег. Но на самом деле таких людей, которые бы шли работать из-за денег, у нас в коллективе нет, потому что это риск большой для здоровья.

И работают только такие врачи, которые имеют дух авантюризма и патриотизма, люди, любящие свою работу, имеющие научный, практический и профессиональный интерес. У меня, например, даже не было мыслей идти или нет работать в ковидный госпиталь. Ручаюсь за своих коллег, что они также думали.

Хочу отметить, что медицина у нас на достойном уровне, все медработники очень собранные и грамотные специалисты.

— Хотелось бы немного углубиться в сам процесс работы. Как по состоянию пациента можно определить, что самый опасный момент пройден и человек идет на поправку?

— В первую очередь важна оценка состояния пациента врачом. Есть много симптомов: нормализация температуры, улучшение общего состояния, уменьшение слабости. Во-вторых, важен обязательный лабораторный анализ, по которому должно быть видно снижение количества воспалительных белков до практически нормальных значений.

И конечно, нужна отчётливая положительная динамика при компьютерной томографии. Когда мы начали работать в апреле, больные не были такими сложными, может быть вирус был менее вирулентен. На данный момент вирусный процесс сложнее протекает, с отягчающими последствиями для организма.

Все больше появляется тяжелых больных, которые имеют дыхательную недостаточность. Стали появляться и летальные случаи.

— Выпадал ли на вашу смену летальный исход, если да, то что привело его к смерти, сам вирус или сопутствующие болезни?

— В мою смену было два случая.

Вирусный процесс вызывает вирусную пневмонию, к которой может присоединяться бактериальный процесс, а уже бактериально-вирусный процесс вызывает тяжелое течение пневмонии, острую дыхательную недостаточность, вследствие чего происходит большой процесс поражения организма, который вызывает летальный исход. Отличие вирусной пневмонии от обычной в том, что она вызывает тяжелый двусторонний процесс. Обычная пневмония менее опасная.Хочу подчеркнуть, что люди умирают не старые, они могли бы и дальше жить, если бы не было ковида.

— Насколько вирус непредсказуем?

— По моему мнению, вирус непредсказуем, он мутирует, видимо, потому что протекает все тяжелее и тяжелее. Также непредсказуемым является сам заболевший пациент, его индивидуальное состояние здоровья. В зависимости от сопутствующей патологии болезнь может протекать очень по-разному.

— Каким образом вы принимаете тактику лечения у того или иного пациента, или для всех она одна?

— Вначале работы у нас было много вопросов, нам часто приходилось использовать телемедицинские консультации (ТМК). Есть специальный центр в Москве на базе института пульмонологии, чтобы консультировать регионы. Чаще всего мы использовали ТМК по пациентам с тяжелыми случаями, чтобы получить мнение более опытных коллег.

Причем воспользоваться такой видео консультацией довольно просто, все делается очень оперативно, ответы приходят быстро, врачи круглосуточно консультируют.Хотя в целом нам было легче, у нас был зазор, так как все началось позднее, чем в других регионах.

Было время подготовиться, прочитать литературу, понять течение болезни, на основе полученных рекомендаций от коллег из других регионов. По этой же причине у нас низкая летальность – врачи просто успели подготовиться.

Также, когда мы пришли работать в только что открывшийся госпиталь, все было технически организовано, медикаментами госпиталь был полностью обеспечен, в отличие от других регионов, где не было такой возможности подготовиться.

— Что можете сказать о самих пациентах, об их поведении и реакции на случившуюся неизвестную болезнь?

— Как бы это сейчас не звучало грубо, но СМИ нужно было меньше трубить о том, что болезнь протекает бессимптомно. Люди подумали, что раз бессимптомно, то может ее и вообще не существует. Многие говорили: «Мы не видели зараженных, мы не видели, чтобы кто-то жаловался, кто эти люди?».

Дело в том, что выздоровевшие пытаются скрыть, что у них было такое заболевание. Некоторые после выписки рассказывали своим знакомым, что у них вовсе не было ковида, и лежали они в больнице по ошибке. Хотя он у них был! Такая реакция у пациентов происходит из-за общественного порицания – соседи косо смотрят, родственники побаиваются.

Некоторые люди, узнавая, что их сосед заражен, говорили, что мы сожжем его дом, даже проклинали. Быть свидетелем таких сцен очень неприятно. Поэтому страшным оказалось не само заболевание, а осуждение людей.

Имея возможность быть услышанной, хочу сказать – болеть не стыдно! Если мы будем отрицать существование этого вируса, то больных меньше не станет.По телевизору показывают, как где-то врачам аплодируют за их работу, но у нас не все так радужно.

Все пациенты настроены по-разному, кто-то относится к нашей работе с благодарностью, а кто-то негодует, не понимает зачем он вообще находится в госпитале. Может быть у нас менталитет такой, не знаю. Еще и СМИ подливают масло в огонь, когда пишут, что медики сами придумали этот коронавирус, чтобы подзаработать денег, это очень обидно.

Но мы, врачи, стараемся не вступать в переписку, не комментируем ничего, потому что нам некогда, нам нужно просто заниматься своим делом во благо здоровья пациентов, пусть что хотят, то и думают. Главное, что у нас хорошие показатели по выздоровевшим, низкая летальность, это значит, что мы все делаем правильно!

— Поддержка от руководства была?

— Вначале были разногласия из-за жилья, условий проживания, некоторые считали, что мы много просим и требуем. Но мы ничего такого сверх не просили. Мы были как локомотив. В итоге нашей общей работы с руководством – госпиталь при ресбольнице стал образцовым. Теперь на основе нашей работы, происходит организация работы в других госпиталях республики.

— После того как вернулись домой, что почувствовали?

— У меня было такое чувство, что лето прошло без меня, было некое ощущение упущенности времени. Работать мы начали, когда на мне еще были надеты весенние ботинки, а тут уже лето вовсю, люди ездят отдыхать. Меня это удивляет, как так!? Поэтому адаптация идет полным ходом, скоро сдам последний тест на «корону» и смогу выйти из дома.

— По вашему мнению, все-таки стоит или нет посещать общественные места?

— Я, как врач, конечно, считаю, что всем нужно дома сидеть, но по-человечески понимаю, что люди с самого апреля сидят дома, физически уже невозможно соблюдать самоизоляцию. Если все-таки собираетесь в общественное место, то хотя бы надевайте маски.

На улице, если идете один, можно ходить без маски, в машине также.

Общие рекомендации остаются прежними: мыть руки, чаще обрабатывать антисептиком; прикрывать локтем рот при кашле или чихании, чтобы руки оставались чистыми, когда касаетесь чего-то в общественных местах; стараться не трогать лицо; соблюдать дистанцию.

Сейчас везде перед кассами сделали разметку, но мало кто ей пользуется. Нужно оставаться дома по мере возможности.Как бы нам сильно не хотелось, чтобы все это поскорее закончилось, как страшный сон – этого не случится, если мы будем и дальше вести себя беспечно и безответственно. Волшебным образом пандемия не закончится. Все зависит от наших общих усилий.

Кому, как и сколько: Разбираемся в новой схеме соцвыплат медикам за работу с ковидными пациентами › Статьи и новости › ДокторПитер.ру

Раньше стимулирующие выплаты медикам за работу с ковидными пациентами производились согласно постановлениям правительства РФ № 415 и № 484. Но с их начислением в регионах были проблемы, поэтому решено передать их на федеральный уровень. С 1 ноября они будут производиться централизованно.

«Поскольку руководству страны стало понятно, что в регионах исправить положение с начислениями не удастся, было принято решение передать осуществление стимулирующих выплат на федеральный уровень, тем самым обеспечив их централизацию и изменив подходы к их начислению.

С 1 ноября вопросы начисления выплат медработникам за работу с ковидными пациентами регулируются постановлением правительства №1762. Прежние утратили силу.

Теперь стимулирующие выплаты стали называться специальными социальными выплатами, а государство оказывает ими социальную поддержку медицинских и иных работников медорганизаций», — комментирует правляющий Центром медицинского права Алексей Панов.

Выплаты за счет средств федерального бюджета будет производить Фонд социального страхования через свои территориальные отделения. Исходить будут из количества отработанных так называемых «нормативных смен». Сменой считается 1/5 продолжительности рабочего времени в неделю.

Размеры выплат будут едиными на всей территории России. Зависеть они будут от категории медработника, а также от того, участвует ли он в оказании медпомощи пациентам с COVID-19 или нет.

• Алексей Панов разъяснил, кому, как и сколько будут платить.
• Работники, участвующие в оказании помощи пациентам с коронавирусам
• Скорая медицинская помощь
• Врачи — 2 430 рублей, средний медперсонал — 1 215 рублей, младший медперсонал — 950 рублей, фельдшеры и медсестры по приему вызовов скорой — 600 рублей, водители скорых — 1 215 рублей, члены экипажей ВС санавиации — 1 215 рублей;
• Стационарная медпомощь
• Врачи и медицинские работники с высшим (немедицинским) образованием — 3880 рублей, средний медперсонал — 2430 рублей, младший медперсонал — 1215 рублей, — 950 рублей;
• Первичная медико-санитарная помощь
• Врачи и медицинские работники с высшим (немедицинским) образованием — 2 430 рублей, средний медперсонал — 1 215 рублей, младший медперсонал — 600 рублей;
• Патологоанатомические исследования
• Врачи и медицинские работники с высшим (немедицинским) образованием — 3 880 рублей, средний медперсонал — 2 430 рублей, младший медперсонал — 1 215 рублей;
• Работники, не оказывающие медпомощь, но контактирующие с ковидными пациентами
• Врачи и медицинские работники с высшим (немедицинским) образованием — 2 430 рублей, средний медперсонал — 1 215 рублей, младший медперсонал — 950 рублей.
• Установленные размеры выплат увеличиваются на районный коэффициент (РК) и коэффициент за работу в местностях со сложными условиями.

Важно отметить, что прежние стимулирующие выплаты подоходным налогом не облагались. Как будет теперь до конца не ясно.

«Поскольку теперь они стали социальными выплатами, а не стимулирующими, то, по моему мнению, возникли основания взимать с них НДФЛ. Надеюсь, Минфин даст разъяснения по этому достаточно щепетильному вопросу», — говорит Алексей Панов.